«Дальше отступать не собираемся»
Враг не ступал на территорию Костромской области. Да и бомбёжке её города, сёла подвергались довольно редко. Но с первых дней войны ежедневно сотни призывников уходили на фронт, как и мой дед - Иван Алексеевич Бураков 1911 года рождения, уроженец деревни Ямок. В память о нём у бабушки остались только несколько фотографий да два-три письма, одно из которых - похоронка. А те весточки, которые потерялись при переезде, она помнит наизусть.
В одно сентябрьское, ещё по-летнему тёплое утро батальон, разместившись в эшелонах, отправился на запад, вселявший тревогу - враг всё ближе и ближе подступал к Ленинграду. Тяжесть поражения крестьянин-солдат выразил в послании домой: «…землю жаль, не чужое, своё отдаём».
А в родной деревне вестей ждали, ждали и переживали: как там, что? «Легко задело, поправляюсь», - коротко и ясно сообщал муж жене про себя. А вот о жизни в тылу расспрашивал подробно, знал, что нелегко приходится супруге с тремя малолетними детьми: «Как твоё здоровье, как дети, Люся, хватает ли молока на всех, как с хлебом?»
Бабушка не умела жаловаться. Не писала она о своём житье-бытье. Просила только, чтобы берёг себя. В тылу было не легче, чем на фронте. Зима стояла холодная, хорошо корова кормила, да ведь долго ли на одном животном продержишься. В пищу шло всё: варили картофельные очистки и в муку лебеды подмешивали. Хлеб этот в горле застревал, и дети со слезами на глазах доедали всё до крошки. Работать приходилось от зари до темна: и коров подоить, накормить, и сено подвезти, и дрова заготовить, а весной и летом хоть совсем спать не ложись… Как-то по весне поехала бабушка с соседкой за сеном к болоту, когда запас кончился. Надо было преодолеть овражек. Да только за зиму скотина ослабла, не смогла вытянуть лошадка сани. Так и пришлось женщинам впрягаться и везти корм самим.
К концу мая 1942 года послали их полк на переформировку в Ярославль. Дедушка дал знать жене. Чтобы увидеться с мужем, она оставила детей сестре, еле отпросилась с работы - в колхозе шла трудовая пора - и пешком, за сто с лишним вёрст, отправилась в Ярославль. Встреча была недолгой. Бабушка плакала, никак не хотела отпускать своего Ивана, наверное, чувствовала, что видит его в последний раз.
К концу лета вновь сформированные части послали на оборону Ленинграда. Город был окружён двумя кольцами: первое немецкое, а второе - наше. Войска располагались так близко друг от друга, что можно подумать, будто это одна армия. Чтобы не обнаружить себя, солдатам запрещалось курить и громко разговаривать. А позже, когда начались холода, стало ещё труднее. К началу 43-го года силы немцев стали ослабевать. «Наконец-то наша продолжительная оборона окончилась, завтра переходим в наступление. Мы ещё поборемся с этими фрицами», - выводил на листочке дед Иван.
Потом долго не приносил почтальон писем… А последнее пришло 26 февраля 1944 года откуда-то из-под Вологды: «Извините, родные, что долго не писал, тяжело нам было. После боёв снова перебросили нас на новое место. Наскитаемся мы за эту войну. Как вы там, уже весна скоро, ребятишки уже большие, наверно, выросли. Руки соскучились по земле, ноют от холодного железа».
Нет, не пришлось взяться этим рукам за плуг, не косили они больше густой травы… Ровно через месяц прилетело: «Погиб смертью храбрых…» Коротко и сухо. Опустили головы ещё одна вдова и новые сироты. Но она не умела жаловаться.
- Ездила я в то Покровское, нет там на могиле его имени. Может, остался где-нибудь лежать поверх земли сырой… - сказала бабушка и ещё несколько капель упали на морщинистые руки…
Вернуться в разделЧитайте также
